Психология – великая наука. В 2000-е годы во многих школах появились должности педагогов-психологов. На сегодняшний день можно констатировать общее чувство разочарования работой школьных психологов в обществе. Причин для такого негативного отношения может быть много. Главная – это чрезмерно завышенные ожидания.
Прорицатели
После каждого школьного расстрела раздаются голоса о том, что такая трагедия – показатель плохой работы школьного психолога. Иногда обвинения формулируются прямо, например, заместитель главного редактора журнала «Русский репортёр» Марина Ахмедова после нападения 18-летнего юноши на университет в Перми выразилась так:
И пока у нас есть ещё два дня, то есть пока нам с вами ещё интересен этот вопрос, есть маленький шанс продуктивно поговорить о школьных психологах. Какую функцию выполнял психолог в той школе, где учился Бекмансуров? Каковы были его профессиональные качества? Где он получал диплом? По какой причине был принят на работу? Какую функцию в школах вообще выполняют психологи? Кто им выдаёт разрешение на работу с детьми? Чем они заняты, если мы имеем уже не один такой случай стрельбы? Насколько компетентны школьные психологи, если они раз за разом упускают такие отчаянно яркие состояния, длящиеся годами?
Иногда обвинения психологов в халатности формулируются косвенно, например, говорят, что школьного психолога в казанской школе никто не знал ни в лицо, ни по имени, никто не в курсе, чем он занимался.
То есть люди ожидают, что если бы психолог работал хорошо, то он бы выявил и скорректировал развитие преступника задолго до трагедии, когда будущий стрелок только пришёл в первый класс. А раз трагедия произошла, значит психолог работал плохо.
В таком ожидании сразу две большие ошибки. Первая: предотвращение преступлений – это работа правоохранительных органов, а не школьных психологов.
Вторая: когда речь идёт о школьных расстрелах, даже правоохранителей нельзя упрекать в бездействии, потому что первое преступление предотвратить обычно невозможно. Даже сам преступник, задумавший первое в жизни преступление, точно не знает: совершит ли он его или в последний момент передумает. Упрекать полицию можно, например, в том, что на поимку Андрея Чикатило им понадобилось более 10 лет. Но как МВД могло предотвратить первое его преступление?
Есть неплохой фильм «Особое мнение» (Стивен Спилберг, 2002). Там по сюжету в полиции есть отдел профилактики преступлений. В этом отделе есть мутанты-прорицатели, которые видят будущее, в том числе будущие преступления. Видения прорицателей фиксируются на компьютере. Команда спецназа выезжает на место будущего преступления и задерживает преступника до того, как он совершит преступление. Обвиняемого лишают свободы на основании видений прорицателей.
Это хороший сюжет для фантастического кино. Но ожидать от реальных психологов или полицейских, что они увидят будущее и смогут его изменить, не адекватно.
В «Учительской газете» № 44 от 02 ноября 2021 опубликовано интервью с профессором Анной Карповой «Остановить скулшутинг». Всем, кто хочет серьёзно разобраться в этой теме, рекомендую прочитать. Здесь лишь отмечу, что школьные психологи в этом интервью не упоминаются ни разу.
Стигматизация
Некоторые читатели здесь возразят, что речь, конечно, не идёт о предсказании будущего, что дело совсем в другом, что психологи могут и должны выявлять людей с психическими расстройствами и через это предотвращать школьные расстрелы.
Эта точка зрения ещё хуже описанной выше, потому что наносит реальный вред огромному числу людей. По-научному, это называется стигматизация психически больных людей. Стигма – это негативный стереотип, предвзятое отношение, ведущее к дискриминации.
Исследования показывают, что стигматизация людей с ментальными нарушениями широко распространена в российском обществе.
Значительная часть вины за это лежит на СМИ. Доля публикаций, связанных с темой психиатрии, в СМИ в первой половине двухтысячных годов, в которых описывается совершаемое психически больными людьми насилие, составила почти двадцать пять процентов.
Причём таких публикаций не только много. Их стилистика направлена на вызов естественной реакции страха и отвращения у читателей. Вот примеры заголовков: «Душитель на колёсах», «Педофил выбросил строптивого школьника из окна», «Извращенец нашёл жертву на вокзале», «Обезумевшая мать постирала сына вместе с бельём».
Эта точка зрения, что выявление психического отклонения помогает выявить будущего преступника, уравнивает психическое расстройство и преступление. Но человек с психическим расстройством не преступник. Психическая болезнь не преступление и не фактор, увеличивающий риск преступления.
Из 19 человек, совершивших нападения на школы в России за последние 7 лет, лишь 3 были признаны невменяемыми. Уже упомянутый Андрей Чикатило был признан вменяемым. Одна из причин, почему его было трудно поймать, его «нормальность». Он ничем не выделялся: обычной внешности, обычное поведение, обычный образ жизни (семья, работа). Ещё до ареста Чикатило психиатр Александр Бухановский отверг версии о том, что убийца является шизофреником. Врач утверждал, что преступник был обычным, ничем не примечательным советским гражданином, с семьёй, детьми и работой, поэтому одним из прозвищ убийцы стало «Гражданин Икс». Чикатило был настолько «нормальным», что в качестве дружинника участвовал в операции «Лесополоса», дежурил на вокзалах, «помогая» милиции ловить самого себя.
А вот подростки, совершившие расстрел в школе Колумбайн, проходили лечение депрессии у психиатра. То есть у них было выявлено эмоциональное расстройство и это никак не помогло предотвратить преступление. Вообще у людей с депрессией нехватка энергии, им с кровати обычно трудно подняться. Что уж говорить о совершении вооружённого нападения? Они устроили скулшутинг не из-за депрессии, а вопреки ей. Психиатр мог способствовать предотвращению преступления только в том случае, если бы пациенты рассказали ему о своих планах.
Таким образом, психологи могут выявлять разные психологические состояния, характеристики личности и признаки психических расстройств. Но всё это никак не способно предсказать и предотвратить совершение преступления.
Причём даже выявление агрессивных черт не способствует предотвращению преступлений по двум причинам. Во-первых, агрессия может быть адаптивной, адекватной ситуации, когда человек защищает себя и своё имущество. Нередко сложно понять является ли поведение ребёнка проявлением адаптивной или неадаптивной агрессией.
Во-вторых, фантазии агрессии и акты агрессии не одно и то же. У любого человека бывали в жизни минуты, когда хотелось кого-то побить или уничтожить. Если это желание осталось лишь в мечтах, значит с человеком всё в порядке, он нормальный, добропорядочный и психически здоровый. В фильме «Дивный новый мир» люди не испытывали негативных эмоций друг к другу. Достигалось это за счёт ежедневного употребления психотропных веществ. Если вы не наркоман или не просветлённый Будда, то иногда вы на кого-нибудь злитесь: это нормально.
Масштаб
«Учительская газета» в 28 номере от 13 июля 2021 опубликовала небольшой опрос на тему «Довольны ли вы работой школьного психолога?». Выяснилось, что все недовольны. А учитель начальных классов Ольга П. из Великого Новгорода объяснила своё отношение так:
– Недовольна. Современные дети уже в начальной школе могут проявлять признаки агрессии, эгоцентризма, мешать учителю вести урок, конфликтовать с одноклассниками. Я считаю, школьный психолог должен с первых дней каждого учебного года брать под контроль все первые классы, ежедневно посещать уроки и внеклассные мероприятия с охватом абсолютно всех классов школы, приходить домой к трудным детям. Цель – максимально полное наблюдение за учащимися, их поведением в коллективе. А у нас работа психолога сводится к тестированиям.
Я называю такую позицию ожиданием грандиозного масштаба работы психолога. Из текста этого учителя следует, что психологов в школе должно быть больше, чем учителей. А это вопрос не к психологам, а к чиновникам, которые принимают решения о количестве ставок педагогов-психологов в школах.
Цифры
Федеральные нормативные акты устанавливают всего 2 цифры, нормирующие работу педагогов-психологов. Первая: на непосредственную работу с участниками образовательных отношений отводится 18 часов в неделю. Вторая: на одну ставку педагога-психолога приходится 20 детей с ОВЗ (ограниченными возможностями здоровья). Не трудно заметить, что эти цифры соотносятся друг с другом. Сколько индивидуальных занятий в неделю может провести педагог-психолог, напряжённо работая? Очевидно, что не больше 20.
В моей школе 5 ставок психологов. На первый взгляд это много, целая толпа. Но количество детей с ОВЗ 80 человек. Следовательно, 4 психолога работают исключительно с детьми с ОВЗ. И один психолог со всеми остальными детьми. А всех остальных детей ни много ни мало 1 300 человек.
Российская академия образования недавно проводила исследование и составила портрет школьного психолога. Согласно их данным, в России на одного школьного психолога приходится от 148 до 882 детей. В исследовании принимали участие почти 70% от всех работающих в школах педагогов-психологов.
Очевидно, что я в статистику не попал, иначе цифры были бы другими. Я не думаю, что я рекордсмен России по количеству детей – 1 300 человек на одну ставку психолога. Наверняка, есть психологи с более солидными цифрами.
РАО своим «исследованием» подливает масла в огонь раздутых ожиданий от школьных психологов. Ведь если на одного психолога приходится 148 детей, тогда у людей возникают закономерные вопросы, чем занимается психолог? Почему его никто не знает? И почему психолог не знает всех подопечных детей?
Если же на одного психолога приходится 1–2 тысячи детей, тогда вопросов к психологу гораздо меньше. В учебном году 34 учебные недели. В неделю у психолога 18 рабочих часов. 34*18=612 часов в год. Если я захочу каждому ученику школы уделить хотя бы 1 час, то на этом мне понадобится более 2 лет: 1300/612=2,1.
Тестирования
Одна из самых частых претензий к психологам, заключается в том, что они проводят какие-то непонятные тестирования.
Претензия эта опять же не к психологам, а к чиновникам и директорам школ, которые обязывают школьных психологов проводить эти тестирования. Я, например, обязан каждый год проводить социально-психологическое тестирование обучающихся 7–11 классов на предмет раннего выявления риска наркопотребления. Ещё диагностику риска самоубийства обучающихся 1–11 классов. А также диагностику адаптации обучающихся 1-х, 5-х и 10-х классов.
Инициатива проведения этих тестирований никогда не исходит от меня. Наоборот, иногда я возражаю, объясняя их нецелесообразность. Но все эти массовые тестирования я провожу по письменному приказу директора школы. За неисполнение приказа, как вы понимаете, мне грозит дисциплинарное взыскание.
Узкий специалист
Чтобы сделать ожидания более адекватными, к школьным психологам нужно относиться примерно так же, как к учителям-дефектологам. Не случайно логопедов, дефектологов и психологов называют одним термином – узкие специалисты.
Дефектологи занимаются с детьми с ограниченными возможностями здоровья. Как я уже говорил выше, большинство психологов тоже занимается исключительно с этой категорией детей.
Дефектология, как и психология, великая наука и практика. Учителя-дефектологи могут, например, научить слепоглухонемого ребёнка читать. Как вам такое? По-моему, это что-то из области фантастики.
Из всех должностей педагогических работников работа учителя-дефектолога самая тяжёлая. Единственное, в чем дефектологам легче, чем психологом, это ожидания. От учителей-дефектологов очень низкие ожидания в обществе. Многие люди не знают и не хотят знать, чем занимается дефектолог. Никто не ожидает, что дефектолога как рок-звезду будет знать вся школа. Никто не ожидает, что дефектолог осчастливит всех учеников, всех их родителей и всех учителей. Никто не ожидает, что дефектолог будет предвидеть и предотвращать преступления.
Психологи, как и дефектологи, могут значительно, а иногда кардинально, улучшить жизнь людей. Но ожидания должны быть реалистичными.
Материал опубликован: